Вернувшись как-то из приднестровского винного погреба, понял я, что выпил меньше, чем хотел, но больше, чем мог. Значительно больше. Поэтому сразу же завалился спать — самое умное дело в таком состоянии. Проснувшись утром, пошёл ополоснуть фэйс лица и растерялся: в углу лежала кучка аккуратно нарванных полосок бумаги. Это ещё что? На кой чёрт я подобное сотворил? Вернулся в спальню, подошёл к окну и только тут заметил, что в старой шапке, лежавшей возле кровати, спит, свернувшись клубочком, махонький рыжий котёнок. О чёрт! Мне же вчера жена этого зверя под нос совала, а я кивал и отмахивался. Но, по крайней мере, теперь понятно предназначение загадочного бумажного зиккурата…
Назвали нового члена семьи Апельсином — по цвету его шёрстки. А вскоре полыхнула приднестровская война, и остались мы с котёнком в квартире вдвоём. Нет, втроём — компанию нам составляла самочка попугая-неразлучника. Купил я парочку этих забавных птиц, но самец вскоре погиб. Мы и с его подругой приготовились прощаться — не зря же этих попугаев зовут «неразлучниками», не живут они, если один умирает, теряют, так сказать, стимул. Но у моей попугаихи такой стимул оказался, и звали его Апельсин. С раннего утра и до заката вели они непрерывную битву: котёнок просовывал лапку сквозь прутья клетки и пытался достать ярко раскрашенную живую игрушку, а «неразлучница» споро пряталась в домике, откуда высказывала всё, что думает о нахальном комке шерсти. Через некоторое время наступала вторая фаза: Апельсин забирался на клетку, вольно раскидывался там и грелся на солнышке. Убедившись, что дремота сморила врага, попугаиха выбиралась из гнезда, подпрыгивала, захватывала клювом несколько шерстинок и повисала в воздухе. Теперь взвивался уже котёнок — с отчаянным мявом, а потом долго и обиженно почёсывал пострадавшее место. Ну а «неразлучница» явно наслаждалась и громко кричала что-то донельзя обидное.
Вопрос их кормёжкой я, оставшись один, решал просто: утром подсыпал в клетку зёрнышек, наливал свежую воду в поилку, а для Апельсина отрывал банку консервированных цыплят. Котёнка такой рацион вполне устраивал, ибо, вернувшись со службы, заставал я одну и ту же картину: банка вылизана до блеска, Апельсин дрыхнет на спине, раскинув лапки в разные стороны, а его похожий на холм животик мерно вздымается и опускается.
А ещё полюбил он запах оружейной смазки. Выяснилось это быстро. Дело в том, что, когда ко мне приходили пишущие и не только приятели, я требовал, чтобы всё стреляющее и взрывающееся они складывали в углу коридора, — не люблю, когда за столом сидят вооружённые люди. Гости не возражали, а Апельсин обнюхивал образовавшийся склад, сладострастно вздыхал и спешил забраться на самый верх оружейной кучи. Естественно, снимающие-фотографирующие коллеги пропустить эту картину не могли и восторженно увековечивали наше рыжее чудо. Тогда-то котёнок и получил новое имя, которое постепенно вытеснило старое — теперь он звался Сепаратистом.
Закончилась война, и вскоре Сепаратист исчез. Он и раньше с удовольствием удирал в подъезд, а оттуда — на улицу, вот только обратную дорогу не умел находить. Несколько раз я его отыскивал-ловил, но как-то спохватился слишком поздно. Поиски ни к чему не привели. Говорили, правда, ребята, что видели Сепаратиста на Бендерском мосту: зажав, в лапах гранатомёт, скакал он, мол, на ту сторону. Шутили, понятно. А ещё через несколько дней «неразлучница» так и не вылетела из своего домика…
© Пищенко В.И., текст, 2020
