Королевские дети

Фантастический рассказ

Перевод с польского: Леонид Кудрявцев

Небо у них над головами цвета крови так давно, что дети уже и не помнят точно, каким оно некогда было. Девочка иногда вспоминает, что оно голубое, но какое именно? Темное, словно глаза ее братика или светлое как кораллы, которые из далеких краев привозили бородатые купцы? А может оно напоминало лазурный камень в рукояти отцовского меча? Это ведь три разных цвета, а она, пусть и давно живет при тусклом свете факела, оттенки различать еще способна.

Дни теперь очень короткие и после долгих ночей наступают нерегулярно. В редкие минуты, когда красное небо у них над головой светлеет, девочка выходит на стены некогда гордого замка Крака и смотрит на мертвый город.

Между высокой башней костела и обширным каменным замком лежат тени цвета изношенного пурпура, а дальше — белеющие от костей улицы и деревянные стены домов, потихоньку сжираемые несущей смерть рекой.

Братик догоняет сестру и хватает край ее платья единственной уцелевшей ладонью. Он вырос за последние недели — а может это были месяцы? — и одежда, еще недавно идеально облегавшая его тело, теперь трещит по швам под напором плоти. А вот девочка на вид осталась прежней. Такая же худая и маленькая, как тогда, когда в первый раз услышала о драконе. На самом деле она значительно старше, чем можно подумать, глядя на ее детское лицо и плоскую грудь. Женщиной ее сделала не ежемесячная кровь, а мысль о том, что теперь у братика есть только она.

Няньки, шепчущие в темноте, золотой и трепетной от пламени светильников, так это началось.

Говорили, что приближается с востока.

Говорили, что приближается, пожирая по дороге деревушки и городки.

С того момента как дракон появился, Висла отравлена и несет с собой смерть — ее можно найти где угодно, но в воде больше всего. Каждый прикоснувшийся к лениво плещущей волне рано или поздно расплавится, словно оставшийся на летнем солнце комок животного жира.

Девочка улыбается мальчику. У него только одна рука и один глаз, но он все еще остается ее любимым братиком.

Той золотой и трепетной ночью она прятала его под пуховой периной.

— Думаешь, дракон больше коня, на котором ездит папа? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она.

— Больше всей конюшни?

— Возможно.

— Когда вырасту, возьму меч и его убью.

— Конечно. А теперь тс-с-с, спи.

Тишина, неспокойное дыхание выровнялось, и ребенок заснул; слюна из полуоткрытого рта потихоньку потекла на голую руку старшей сестры.

Собственно так все и началось.

Темнота наваливается быстро и неожиданно, словно кто-то накинул одеяло на источник света. Девочка наклоняется за факелом, который всегда носит с собой, а потом уверенными движениями добывает огонь. Брат внимательно наблюдает за ней, его глаз блестит в пахнущей гниющим мясом темноте.

Они возвращаются в замок, где их ждет пустота комнат, в которых они выросли.

Они королевские дети, но это значит немного, да и раньше большого веса не имело. У короля есть жена и множество наложниц, а они одарили его потомством таким же многочисленным, как зернышки в маке. У всех дочек есть няньки. Они чешут им светлые волосы и вплетают в них цветы, а потом рассказывают внебрачным принцессам сказки о заморских принцах, которые когда-нибудь приедут просить их руки. Все сыновья учатся ездить на конях и владеть мечом, пока еще от горшка два вершка. Девочка и мальчик ничем не отличались от других королевских детей, связывало их только то, что вышли они из лона одной матери.

Временами девочка задумывается над тем, для чего собственно выбрали именно их, но в действительности смысла это не имеет.

Конюшие, шепчущие во мраке, горячем и липком от пота животных, так было позднее.

Рассказывали, что летит с востока, пожирая деревни и городки.

Рассказывали, что никому еще не удалось его победить, хотя многие пытались, ловкостью или силой оружия.

Той жаркой липкой ночью она прижимала к себе братика среди сена, тепла конских тел и запаха страха.

— А дракон больше конюшни? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она.

— Больше башни костела?

— Тс-с-с, послушай, кони ржут неспокойно, наверняка уже чувствуют, что утром понесут на своих спинах рыцарей, которые убьют дракона.

Дети разводят на середине комнаты костер; дым улетает через узкие окна в темноту. Жарят мясо овцы, найденной умирающей у донжона. Когда настает красный день, улицы заполняются живыми и мертвыми животными, а иногда и людьми. Мальчик не знает, почему так происходит, но он верит сестре, которая сообщает ему, какое мясо можно есть, а какое нет. Также она умеет определять годную для питья воду и знает как избежать таящейся повсюду смерти. Она умна, умнее взрослых, черепа которых на улицах дразнят белизной зубов, и даже умнее короля, давным-давно сбежавшего вместе с женой, наложницами и детьми, обильными числом, словно зернышки мака.

Только она знает, как выжить в мире, в котором единственным властителем является голод дракона.

Мальчик тянется к брошенному под стеной мечу, с трудом поднимает его и делает несколько взмахов. Потом, задохнувшись, садится рядом с сестрой. Отблески огня выхватывают из мрака прошитые золотыми нитями гобелены, кровавый блеск скачет по оковкам сундуков, в которых покоятся брошенные сокровища. Темнота разрешает себе отдохнуть возле них, и она все время воняет тухнущим мясом.

— Дракон близко? — спрашивает мальчик.

— О да.

— Очень?

— Да. Тс-с-с, послушай, это биение его огромного сердца.

Христианский бог обманул, и король приказал вернуться к старым, наполовину забытым божествам.

Жрецы, шепчущие в отчетливо пахнущей можжевеловым дымом темноте, так было в конце.

Говорили, что никому еще не удалось победить дракона, хотя многие пробовали, ловкостью или силой оружия.

Говорили, что только жертва королевской крови может смягчить гнев чудовища.

Под конец было именно так.

Когда мальчик засыпает с ладонью все еще на рукояти меча, девочка осторожно встает и с факелом подходит к полированному медному зеркалу. Теперь она уже не красива, хотя когда-то была, и это возможно имело значение.

Красивы были ее золотые волосы, в которые няньки вплели белые цветы, прелестно траурное платье, в которое одели ее жрицы. Как же сияла красота дочери короля, когда они встали на пригорке за городом, как же громко причитали плакальщицы, и каким высоким был жертвенный столб.

Мальчик шевелится во сне, и острие меча слегка ударяет о паркет. В комнате слышится звук, похожий на полузадушенный стон арфы.

— Когда вырасту, — шепчет ребенок. — Уничтожу дракона.

Девочка печально улыбается.

Тем утром, пропахшим можжевеловым дымом, она прижимала к себе братика в апрельском холоде, среди пения жрецов. Какой же мягкой была у мальчика ладонь — та, которой уже нет — и каким же огромным страх в глазу, похищенном водами Вислы.

— А дракон больше башни костела? — спросил он.

— Не знаю, — ответила она.

— Больше замка?

— Тс-с-с. Мы королевские дети, и время принять смерть достойно.

Дракон был больше коня, когда небо на востоке потемнело от ударов крыльев, и больше конюшни, когда ветер от его полета положил на холмах перед Краком первые весенние травы.

Он налетел, гоня перед собой волну гробового запаха; солнце сверкало на зубах, белых, как обнаженные кости.

Больше башни костела и даже замка.

Такой невообразимо огромный, что, когда широко открыл пасть, проглотил сначала приготовленных ему в жертву детей, а потом и весь город.